| |
|
Кремнёвский род – из Рязани. Дед Иван окончил Ростовский институт инженеров железнодорожного транспорта, работал ревизором Закавказской железной дороги. Личность, по-своему, легендарная. Взяток не брал, нарушителей не сажал, но подлеца мог вышибить из окна вместе с рамой.
Роста был замечательного, сложения крепкого. На Рождество съедал гуся и выпивал штоф водки. Захмелев, не буянил – молча дымил.
До того, как осесть в Армавире, много колесил по стране. В разъездах познакомился с моей бабкой Надеждой, украинской казачкой железных кровей. Тот случай, когда нашла коса на камень или кремень ударился о кресало, но прожили они обок полвека, родили Виктора, избежали сумы и тюрьмы.
Сын, к их сожалению, не пошёл ни в отца, ни в мать. Он писал стихи, рисовал виньетки, распевал какие-то ми-фасоли. Кончив школу, подался в Ростов, учился в педагогическом техникуме и музыкальном училище, стажировался в опере (пел партии Ленского и Каварадосси).
На фронт ушёл со сцены. В окопах потерял голос и мучился этим всю жизнь.
В январе сорок второго попал в окружение и три года провёл в плену, где выучил немецкий язык (наизусть читал «Фауста»), что и спасло его от расстрела.
( Забегая вперёд: все знания пригодились, до пенсии вёл уроки русского языка и литературы, немецкого языка, пения и рисования).
После войны как побывавший в плену был лишён права учительствовать и несколько лет проработал весовщиком на товарном дворе. Оформлением грузов занималась моя мать, Прасковья Нароянц, там бывшие одноклассники и встретились.
Обоим было под сорок, оба страстно хотели ребёнка. У меня не осталось выбора.
Их брак, как теперь понимаю, тоже был обречён. На свадьбе друзья упросили отца сыграть на подаренной ими гитаре. Он взял аккорд… и порвал струну.
В день моего рождения (до сих пор храню листок отрывного календаря, на котором отцовским каллиграфическим почерком выведено: «Родилась дочурка») его реабилитировали и разрешили преподавать в школе. Чему он больше обрадовался, не знаю, но меня не поблагодарил. Он верил в случайные совпадения.
Спустя два месяца родители разошлись. Отец встретил ещё одну одноклассницу, опять по месту работы.
Мы с мамой переехали к тёте, маминой сестре.
Дом стоял в десяти метрах от железной дороги. Общий коридор, одна комната, большая кирпичная печь. Из удобств – электричество, остальное, как водится, во дворе. Здесь я прожила счастливейшие девятнадцать лет.
Материнская линия, не в пример отцовской, шла по краю обрыва.
Дед Георгий родился в турецком городе Муш. Рано потерял мать и сам едва не погиб. Спасаясь от армянских погромов, пешком отправился в Карс, русскую крепость на границе Российской империи.
Начинал с нуля, учеником пекаря, спал в кладовке, подложив под голову куль муки.
Внезапно в нём, шестнадцатилетнем подростке, открылся талант кондитера. К тридцати годам он стал первым в этом причудливом виде искусства. Изобрёл семь сортов мороженого; пёк воздушные ореховые торты без грамма муки; сооружал целые архитектурные комплексы из взбитых сливок, миндальных арок и карамельных кариатид, те, что вкатывались на специальных тележках в разгар господских торжеств.
Освоил и кулинарию, получил аттестат шеф-повара. Его возили в Александрополь, Тифлис, Екатеринодар, где он составлял меню и подбирал помощников.
Дед не был похож на распорядителя каких бы то ни было работ: не приказывал, а просил, не распекал, а посмеивался. Недаром у нас среди каменотёсов и гончаров нет-нет, да и попадались отшельники и поэты.
Женился на семнадцатилетней сироте из священнического рода, моей бабушке Софье.
Я скептически отношусь к чудесам и не скажу, что она обладала сверхъестественными способностями – просто видела сны, и возвращались чьи-то мужья, выздоравливали дети, отыскивались пропавшие вещи.
Дочерей, Тамару и Прасковью, держала в строгости, знала, что их ждёт впереди. Дома говорили по-армянски, но девочек определили в русскую гимназию. За успехи в учёбе попечитель округа разрешил им пройти полный курс обучения бесплатно.
В двадцатом году Карс сдали туркам, и тридцатого октября гарнизон покинул крепость. В то воскресенье вырезали семь тысяч армян. Бабушку расстреляли на глазах у моей шестнадцатилетней тёти и двенадцатилетней мамы. Дед уцелел, потому что его приняли за русского, он был сероглазым и русоволосым. Ну и, конечно, великий русский язык.
Кругами, через Тифлис и Грозный, добрались до Армавира.
Начинали с нуля… в общем, песня с припевом.
Дед устроился смотрителем железнодорожного переезда. Кулинарный талант не пригодился – ни муки не достать, ни картошки, слова исчезли, не то что трюфель и марципан. Но девочек поднял.
Тётя с отличием кончила счётно-бухгалтерские курсы и стенографии-машинописи (диплом машинистки «первой руки», 400 ударов в минуту) и стала делопроизводителем в узловом партийном комитете. Вышла замуж, родила близнецов-мальчишек и дочку.
Мама, проучившись в медицинском техникуме, работать по специальности не смогла (панически боялась крови) и переквалифицировалась в кассиры.
Потом война, эвакуация, похоронка на мужа, смерть детей и отца. В освобождённый Армавир вернулись вдвоём, на месте дома – обломки.
Начинали…
Начну и я.
По моим книгам можно понять, как живу, чем дышу, какие события потрясли, а какие – прошли стороной.
Рассказывать о замыслах и хотеньях по возможности избегаю – чувствую себя как голый дурак на площади. И черновиков никому не показываю, хотя не суеверна.
В детстве любила лазать по деревьям и мастерить лодки из берёзовых чурок. Вечно что-то придумывала, изобретала, то стекло, то чернила, то несгораемые фитили для примуса. Особенно интересовалась технической стороной проблемы, сводившей меня с ума: откуда берутся годы, как они проходят через человека и нельзя ли их остановить. Времени мне хронически не хватало.
Была я лёгким ребёнком или трудным, дома не обсуждалось. Как-то, вымыв меня в жестяном корыте и растерев полотенцем до блеска, тётя воскликнула: «Прямо ангел!» Мама добавила: «Как же, с рожками и копытцами». Образ тем и хорош, что не требует пояснений.
Что до моих университетов, то они таковы.
Стихи начала писать в шесть лет, то есть записывать, а сочиняла всегда.
Печаталась с тринадцати, сначала в городских газетах, немного позже – в краевых и союзных журналах.
Узнав, что с пороком сердца шутить нельзя, всерьёз занялась спортом: баскетбол, волейбол, спортивная гимнастика, прыжки в воду и плавание. По всем видам выполнила разряды, от первого юношеского до кандидата в мастера. Спортивной злости не набралась, но порок компенсировала и кое-чему научилась, например, не падать духом и не сходить с дистанции.
Одновременно посещала фотокружок, пела в хоре (неплохо), рисовала (очень неплохо). Отцовские разносторонности рвали меня на части.
Закончив десятилетку, работала микрофонным оператором на телестудии, корреспондентом газеты, чертёжницей в лётном училище. От Краснодарского отделения Союза писателей часто ездила в творческие командировки, выступала в Домах культуры, институтах, совхозах-колхозах.
В девятнадцать лет навсегда уехала из Армавира. Когда поезд тронулся, показалось, что лопнула туго натянутая струна.
Литинститут, семинар Евгения Винокурова, общежитие, споры, стихи, дебюты в Доме кино, ЦДЛ, ВТО, закулисы Вахтанговского театра (мы, сопляки, официально шефствовали над ним), опять стихи, похороны Твардовского, самиздат и опять стихи.
Защитилась книгой, названной Александром Михайловым (критик, проректор и мой оппонент) «лучшей дипломной работой за последние пять лет», но так и не опубликованной, затерявшейся в издательских коридорах.
Хотела остаться в Москве, но та-да-да-да, судьба постучалась в дверь. Нет, правда, любовь любовью, но что-то мистическое в этом было.
Итак, Ереван. Вариации на тему: как выжать вино из камня. Квартирный вопрос, семейный, переброска мам на историческую родину. Стихи писала по ночам, днём – репортажи, статьи, рецензии. Работала в республиканских газетах, журналах, «Литературной Армении». Выпустила две книги стихов, вступила в Союз журналистов и Союз писателей СССР. Стала двучленом, как острил мой любимый муж. Он тоже не отдыхал: защитил диссертацию доктора физико-математических наук, получил звание профессора, напечатал две монографии. Радовали и дочки. Чего же боле?
Горбачёвская мельница, подбитая ветром, рухнула в одночасье. Первой в демократической свалке пострадала Армения: погромы в Сумгаите, Баку, аресты участников Карабахского движения, танки на улицах, комендантский час, блокада. И новый удар – землетрясение.
Наступил конец света, газа, воды. И литературы.
Спасла математика. Муж получил пост во Франции, туда и перебрались. Вместе с тётей, мамы уже десять лет как не было.
Что ещё? Выучив французский язык, преподавала русский. Напечатала в Москве роман и повесть, в Париже и Ростове – стихи, в Минске – рассказы.
За дочерей спокойна: старшая – адвокат, младшая – антрополог.
Собственно, всё.
|
|
